Сергей Лукьяненко - Глубина [сборник]
Да, с этим тянуть тоже не следует. Отключат телефон в самый неподходящий момент…
— Спасибо.
— Убрать в квартире.
Я быстро оглянулся. Да, пол вымыть следует. И пыль бы стереть. Батарею, с ржавым потеком, покрасить.
— Спасибо, Вика, принято.
— Кроме того, в очередной раз обращаю твое внимание, что уровень поставленных передо мной задач не всегда соответствует объему оперативной памяти…
— Утихни.
Я положил ладони на клавиатуру, локтем скинул пустую коробочку из-под йогурта, чтобы не мешала.
deep Ввод.
Отлепившись от стены, я вхожу в стеклянные двери борделя.
И Мадам выходит навстречу:
— Вы сегодня рано, Стрелок.
— Зато ненадолго.
Мадам улыбается, протягивает руку, касается моей щеки.
— Только не морочьте голову девочкам, Стрелок.
— Я постараюсь, — голосом послушного мальчика говорю я.
Мадам кивает, без особой уверенности. Поворачивается к охраннику:
— Проводи его в служебные помещения. К Вике.
— Спасибо! — от души говорю я. Мадам устало отмахивается и идет к лестнице на второй этаж. А охранник кивает на маленькую дверь, рядом с которой стоит.
С некоторым смущением я иду за ним.
Прямо в сердце борделя.
Чистенький коридор, за окнами — летний лес, река и яркое солнце. Ага, а ведь Мадам говорила, что у них всегда вечер. Хочется солнышка, никуда не деться.
Вдоль коридора — двери, на них нет номеров или имен, зато налеплены картинки. Кошечки, щенки, мышата, зайчата. Это немножко напоминает детский садик. Но из одной двери вдруг высовывается полуодетая блондинка, ойкает, картинно прикрывает грудь руками и заскакивает обратно.
Стараюсь идти с каменной физиономией. За дверями шорохи, когда я прохожу мимо, слышится легкий шум. Знаю, что если обернусь, то увижу десяток любопытствующих лиц, выглядывающих в коридор.
Поэтому не оборачиваюсь.
Охранник останавливается у двери, на которой висит фотография задумчивого черного котенка. Стучит.
— Да? — слышится в ответ, и я вздрагиваю, потому что узнаю голос.
— Посетитель, — говорит охранник.
— Пусть войдет.
Охранник легонько хлопает меня по плечу и удаляется. Из полуоткрытых дверей его о чем-то спрашивают шепотом, но он хранит молчание.
Под насмешливым взглядом котенка вхожу.
Комната выглядит как горная хижина. Окно распахнуто, из него доносятся порывы холодного ветра. Шумит река. Вика сидит перед окном на простом деревянном стуле, разглядывая лицо в маленькое зеркальце. Рядом, на грубо сколоченном столе — вполне современная косметика.
— Привет, — бросает она. — Посиди тихонько, ладно?
Киваю, стою и оглядываюсь. На стенах акварели — незнакомые, почти на всех горы, туман, сосны. На первый взгляд кажутся однообразными, словно творения халтурщика к еженедельной распродаже. Но всматриваюсь внимательнее и одобрительно киваю. Это не штамповка набитой рукой, а просто цикл.
— Как бы ты их назвал? — спрашивает Вика не оборачиваясь. Ей хорошо, у нее зеркало.
— Даже не знаю, — признаюсь я. — У меня всегда были проблемы с названиями. Ну, например…
Прохожу вдоль стены, осторожно касаясь рамок. Горы, или одна гора — но в разных ракурсах, густые плети тумана, впившиеся в склоны сосны. Утренний холод и сухой жидкий воздух. Звенящая струя ручейка, шорох ветра — словно картина способна передавать звук.
— Лабиринт, — говорю я. — Лабиринт отражений.
Вика красит губы. Задумчиво соглашается.
— Можно… главное, что непонятно. С такими названиями лучше покупают.
— Это твои картины?
Последние дни я потрясающий тугодум.
— Да. Не похоже на меня?
— Похоже. Но я думал, ты просто подобрала их со вкусом.
— Ну и мужики пошли. — Вика наконец встает. На ней белое льняное платье до колен, босоножки, серебряный кулон на цепочке. — Это комплимент при первом свидании?
— При втором, — пытаюсь я отшутиться.
— Нет, при первом. Утром — это была работа.
— Тогда начинаю говорить комплименты, — бормочу я. — Ты умная, красивая, талантливая…
— Добавь — пунктуальная. — Вика стягивает волосы белой ленточкой.
— Нет, лучше добавлю — щедрая. Продавать такие картины — подвиг.
— Ерунда, — легко отмахивается Вика. — Я продаю реальные оригиналы. А эти — остаются у меня. Они лучше.
Вика не замечает, какую промашку допустила. Я этому безумно рад. Торопливо говорю:
— Чем лучше?
— Они звучат.
Так вот в чем дело. Мне не послышался шум ветра и плеск воды из картин.
— Рождается новое искусство, — говорю я.
— Давным-давно родилось. И не одно. Просто нам пока непонятно, что это искусство. Когда пещерный человек рисовал на стенах оленей, это тоже не сразу признали творчеством.
— Если так, то весь Диптаун — произведение искусства.
— Конечно. Не весь, но местами — несомненно. Иди сюда.
Вика бесцеремонно хватает меня за руку, подтаскивает к окну.
— Смотри!
Вот оно что. Вика рисовала с натуры… только существуют ли в реальности такие горы?
Центральный пик — наверняка нет. В нем километров десять высоты, он вырывается из горной цепи, словно гордый бунтарь. Облака кружат вокруг вершины, бессильные накрыть пик своей шапкой. Гора, словно слоями нарезана — темная зелень лесов, салатная полоска альпийских лугов, снежное кольцо и серый, мертвый гранит вершины.
Между нашей хижиной, а она тоже стоит на порядочной высоте, и пиком-гигантом раскинулось озеро. Не очень большое, но идеально круглое, я сказал бы — нарисованное, не будь оно таким живым. Вода темно-синяя, тяжелая, на грани льда.
Я молчу.
— Не боишься, что это фирменный антураж для привередливых клиентов? — спрашивает Вика.
— Еще чего. Обойдутся.
Мы смотрим на горы.
— Долго рисовала? — тихонько спрашиваю я.
— Два года, — беспечно говорит Вика.
Киваю. На это можно потратить и больше. Это не штампованные заоконные красивости, продающиеся на каждом углу. Мне кажется, что, если я возьму даже очень сильный бинокль, домысливать ничего не придется. Картина сделана полностью — во весь объем.
— Очень хочу туда спуститься, — говорит Вика, глядя на озеро.
Молча киваю, соглашаясь.
— Страшно. Дорога очень сложная, — вздыхает Вика. — Если привязать веревку к окну, то на вон ту тропинку можно выбраться запросто. Но по северному склону полгода как прошел оползень. Тропинку наверняка завалило.
Я поворачиваюсь к ней, смотрю в глаза.
Нет, она не врет и не смеется.
— Ты хочешь сказать, что это все — живое? — спрашиваю я. — Туда можно войти? Подняться на пик, искупаться в озере?
— Вода ледяная, простудишься.
— И все это живет? Падает снег, идут лавины, случаются бури?
Вика кивает.
— Чтобы держать такое пространство, нужен отдельный сервер!
— Два сервера. Один полностью занят, другой еще все заведение держит.
Глотаю холодный воздух. Спрашиваю:
— Так… зачем ты здесь работаешь? Тебя любая фирма возьмет пространственным дизайнером, только позволь заглянуть в это окошко!
— У меня свои причины, — говорит Вика, слегка повышая тон, и я понимаю — вопрос неуместен.
Свобода для всех и во всем.
Может быть, ей нравится быть виртуальной проституткой?
— Спасибо, — говорю я.
Вика недоуменно хмурится.
— Спасибо, что позволила это увидеть, — объясняю я. — Ты ведь не каждого сюда пускаешь?
— Не каждого. А ты покажешь мне свои картины? — с улыбкой спрашивает Вика. Я вздрагиваю. — Ты сказал, что не умеешь придумывать названия. Значит, приходилось этим заниматься.
Вот так. Я тоже сглупил. И, подобно Вике, не заметил своей оплошности.
— Я давно не рисую, — признаюсь я. — Так получилось. Может, и к лучшему, все равно мне такое не по силам.
Вика даже не пытается вежливо спорить. Она знает себе цену.
— Знаешь, я хотел пригласить тебя в ресторан, — говорю я. — Если ты согласишься…
— Нет.
Я чувствую себя оплеванным. Почему-то я был уверен, что Вика согласится, что ей понравятся «Три поросенка», что мы постоим над горной рекой — пусть не я создавал тот пейзаж, но я люблю его…
— Понимаю, — говорю я.
— Нет, не понимаешь. Дело не в клиентах, сейчас как раз затишье, а девочки меня подменят. Я сама тебя приглашаю. В наш ресторанчик.
Ничего не понимаю, но соглашаюсь. Вика придирчиво осматривает меня, поправляет воротник рубашки.
— Сойдет, — решает она. — Пошли.
— Далеко?
Вика только улыбается, подхватывает со стола маленькую замшевую сумочку. Мы выходим в коридор, и я отмечаю, что двери больше не поскрипывают в приступах любопытства.
— Пошли, пошли…
